Старик с сыном, сонно спотыкаясь, выбрались из-под одеял.

— Что случилось? — спросил отец.

Зота молча поднял руку, призывая к тишине. Он прокрался вперед, поближе к клубившейся впереди тьме — бездне, в которой не было признаков ни движения, ни формы. Теперь он четко ощущал в ней присутствие прислужников богов хаоса. Хоть Зота и не мог их увидеть, они были настолько близко, что казалось, протяни руку и коснешься их. Они были вокруг него. Везде. В почве. В воздухе. В деревьях.

Внутри деревьев.

В тот самый момент, когда он понял это, земля под ногами Зоты вздыбилась. Корни деревьев взмыли вверх, взорвавшись водопадом влажной земли и подбросив монаха в воздух. Упав, он перекатился на колени с другой стороны лагеря.

Деревья вокруг него раскачивались, вытягивая ветви; они скрипели и стонали, чем-то напоминая гигантов, пробуждающихся после тысячелетнего сна. Он увидел отблески тусклого света костра на бесчисленных корнях, высунувшихся из-под земли и вслепую хлеставших вокруг в поисках Зоты и беженцев.

— Держитесь возле огня! — рявкнул Зота.

Отец и сын, торопливо выхватив из костра по полену, принялись размахивать этими импровизированными факелами перед корнями, уже достигшими середины лагеря. Зота ринулся к возвышавшейся поблизости сосне, одновременно отбиваясь от корней, пытавшихся ухватить его за ноги. Он нанес дереву несколько молниеносных ударов посохом, а затем ударил по стволу раскрытой ладонью. По древесине вокруг его руки побежали трещины, спиралью поднимаясь вверх по сосне. Он отпрыгнул назад; ствол сосны взорвался дождем щепок, а верхняя часть дерева повалилась на соседнюю березу.

Зота, однако, не ощутил смерти демона, управлявшего деревом. Нечисть, похоже, лишь слегка ослабела. Он открыл свой разум окружающим лагерь деревьям: да, все они были тронуты порчей, но каждое из них оказалось не более чем марионеткой, управляемой одним-единственным существом.

Зота перевел взгляд на древний дуб, который оставался неподвижным и безжизненным, и внезапно ощутил в его избитом непогодами стволе присутствие демона, подчинявшего себе окружающий дерево лес.

В ответ на открытие Зоты ствол дуба разверзся и теперь напоминал зияющую пасть, отороченную мхом. Жуткий вопль демона пронзил ночь, и монах ощутил, что даже у него самого ослабели колени. Беженцы повалились на землю, крича в агонии и пытаясь закрыть уши.

Деревья, окружавшие дуб, замерли — демон вливал всю свою мощь в дуб. Ветви его, нависавшие над лагерем, устремились к Зоте десятками зазубренных копий. Монах прыгнул в сторону и прочертил посохом широкую дугу, послав навстречу шишковатым ветвям невидимое лезвие из чистого воздуха.

Дуб завизжал от ярости и вновь набросился на своего противника, размахивая оставшимися ветвями. Зота прыгнул, перекувырнувшись в воздухе над хлеставшими воздух ветвями, и приземлился у самого основания дуба. Страшным ударом он вогнал посох в пасть дерева и сконцентрировал разум на одной-единственной точке на самом конце своего оружия.

Когда из пасти дерева вырвался поток божественного пламени, по стволу дуба пробежала дрожь. Пламя уничтожило сердцевину дерева, обратив его в почерневший дымящийся остов.

— Святой человек! — из-за спины Зоты раздался крик отца.

Монах повернулся. Одна из веток дуба пронзила плечо младшего беженца, пригвоздив того к земле. Юноша был без сознания, но, тем не менее, жив.

— Простая рана. С твоей помощью он выживет, святой человек, — обратился к Зоте отец раненого, опустившийся на колени возле сына.

Да, хотел сказать Зота. Как и все монахи, он хорошо изучил искусство исцеления. Он осмотрел кожу юноши вокруг отрубленной ветви дуба. Кровь сохранила здоровый алый цвет, признаков порчи не было… пока не было.

Отец смотрел на Зоту снизу вверх, в глазах его читались надежда и ожидание. — Ты ведь можешь его исцелить?

Зота выдавил из себя пустые слова, что ему было приказано произносить в таких случаях. — На нем лежит порча. И пока я не уйду, эта порча будет от меня прятаться. Только тогда она проявит себя и захватит разум и тело твоего сына. Чтобы даровать ему покой, нам придется отдать его богам.

— Нет! — воскликнул потрясенный словами монаха старик. — Он победит ее. Он сильный. Я позабочусь о нем. Я клянусь перед тысячей и одним в том, что если в нем проявится порча, я убью его собственными руками. Он последний из моего рода…

Отец раненого юноши в отчаянии пытался обнять ноги Зоты своими дрожащими руками. Все это казалось монаху неправильным. Он должен был давать надежду, а не отнимать ее. На секунду он было задумался, а не уйти ли, но стоило этой мысли появиться, как перед ним встали непрошеные воспоминания об Акиеве.

Зота почти наяву увидел, как наставник стоит перед ним, со стыдом и отвращением оглядывая своего бывшего ученика. Прошли недели с тех пор, когда он последний раз видел Акиева. Это случилось после того, как Зота прошел обряды посвящения в монашество и на его лоб нанесли татуировку — кольца порядка и хаоса. На следующий день после того, как небо над Ивгородом рассек небесный огонь, учитель вызвал Зоту на открытую террасу монастыря. Горные ветра хлестали по окрашенным в тона земли поясам старшего монаха — коричневому, черному и серому. Акиева иногда называли Непреклонным. Его сила и решимость были для Зоты образцом, но он боялся, что никогда не достигнет этого идеала.

— Те, кого коснулись порождения богов хаоса, должны быть преданы очищению. Не задавай вопросов. Не пытайся исцелить их раны. Мы должны сделать все, чтобы остановить распространение порчи, — сказал Акиев, передавая приказ, поступивший ему от девяти Патриархов — столпов веры и верховных правителей Ивгорода. Монахи, составляющие военизированное крыло церкви, приводили в исполнение приказы, которые издавали богоподобные вершители судеб королевства.

— Патриархи возлагают на тебя трудную задачу. Из тех заданий, которые поручают лишь самым преданным служителям ордена, — продолжал Непреклонный. Он на секунду остановил взгляд на Зоте; лоб его избороздили морщины. — Ты достиг звания монаха, но иногда я задумываюсь — а готов ли ты к этому? Иногда мне кажется, что ты все тот же глупый мальчишка, что когда-то впервые явился в монастырь. Больше звереныш, нежели человек… дикое существо, глаза которого застилали эмоции, интуиция и все остальные мимолетные чувства, что переменчивы, как ветер, и подвластны капризам и прихотям. Тот ли ты мальчик или же ты монах?

— Тот мальчик мертв, — ответил Зота.

— Так докажи это. И помни: на сильном ветру ломается то дерево, что гнется.

На следующий день Акиев уехал из монастыря, получив какое-то задание. Зота отправился в путь чуть позже, но слова учителя оставались с ним, постоянно напоминая о прошлых ошибках и неудачах.

Сейчас голос Акиева звучал громче, чем когда-либо; он раскатывался в ушах Зоты звоном стальных мечей. Его наполнила злость на посетившую его мысль: забыть о своем долге. Этого воспоминания было достаточно.

Долг важнее всего, сказал он себе. Слово Патриархов — слово богов. Кто я такой, чтобы усомниться в их методах? Я всего лишь их инструмент.

Священные правители Ивгорода были реинкарнациями тех девяти человек, что когда-то были избраны богами, дабы править страной. Четверо из них служили порядку, четверо — хаосу, и один оставался нейтральным. Их задачей было поддерживать равновесие. Иногда для этих целей на монахов возлагали сложные и тяжелые поручения, но такова уж природа этого мира. Все это было частью работы по поддержанию равенства между порядком и хаосом, чтобы ни у одной из этих двух сил не возникало преимущества над противостоящей стороной.

— Отойди, — приказал Зота. Старик не шелохнулся.

— Мой мальчик ни разу не обесчестил Патриархов! И это — его награда?.. — беженец отступил назад к огню и вытащил из сложенных там вещей тупой нож. С этим ножом он и кинулся на монаха.

Зота поймал запястье старика, выворачивая его, пока тот не выронил нож. Отец раненого вскрикнул от боли и упал на колени. — Он мой единственный сын, — всхлипывал старик.

Всякое желание бороться оставило его, и он без сил осел на землю, повалившись в грязь.

Зота медленно подошел к юноше, зачитывая про себя одну из древнейших клятв монашеского ордена. Я иду между богами порядка и богами хаоса. Я исполняю волю и порядка, и хаоса, не становясь ни тем, ни другим. Я воин, что идет по грани. Пока я поддерживаю равновесие, я безгрешен.

Безгрешен. Он беззвучно проговорил эти слова, положив ладонь на грудь юноши. Зота закрыл глаза и прошептал мантру, наполнившую тело раненого священной энергией. Это был способ убийства из сострадания, которому монах научился у Акиева и который использовался, чтобы даровать мирную и безболезненную смерть тем, кто был смертельно ранен и кого нельзя было исцелить силами ордена.

Он чувствовал, как сердце юноши билось все медленнее и медленнее, пока наконец не остановилось. Затем Зота соорудил погребальный костер и очистил тело умершего в пламени.

К тому моменту, когда кости, обуглившись, почернели, сквозь стволы деревьев уже начал просачиваться свет зари. Зота отправился в путь в одиночестве, зная, что ему полагалось бы высоко поднять голову в знак успешно выполненного приказа Патриархов. Однако все, о чем он сейчас мог думать, — о безутешном старике, который стоял на коленях над останками сына и взывал к богам, глухим к его мольбе. Последние крупицы надежды покидали его.

Непреклонный

Монах

Текст в формате PDF