Лето должно было смениться прохладными осенними и зимними днями, как ему и полагалось, однако прошел год, а изнуряющая жара, царствовавшая на просторах империи от южных границ до самых Сухих Степей на севере, так и не ушла. Было самое начало царствования императора Хакана Второго, и суеверным людям это бесконечное лето казалось дурным предзнаменованием. Даже в условиях пустыни эта жара казалась чем-то из ряда вон выходящим. Она накрыла всю страну тяжелым душным одеялом, и песчаные бури неслись сквозь выжженные пустоши, рассекая своими ударами землю. Бескрайнее море песка воистину оправдывало свое название. Дюны двигались, меняя рельеф местности и обнажая массивные скалы. Их края были настолько остры, будто исполинские зубы, торчащие из песка, окрасившегося из желтого в кроваво-красный цвет; они могли бы с легкостью разрезать как плоть, так и кости. Пустыня поглощала целые деревни, не оставляя ничего, кроме голых фундаментов или горсток кирпичей там, где когда-то стояли дома.

Прошел еще один год, и конца-края этому лету было по прежнему не видно. Империя увядала. Я послал Изендре письмо с просьбой исследовать причины этой страшной жары, а мы с Ли-Минь отправились из Калдея в самое сердце пустыни, чтобы найти ответ на тот же вопрос.

Наше путешествие продлилось несколько месяцев, но домой мы возвращались, найдя куда больше новых вопросов, чем ответов на старые. Я и Ли-Минь ехали верхом на верблюдах. На горизонте медленно вырастали строения Лут-Баадура – одного из крупнейших городов Пограничья; жизнь в пустыне была нелегкой, но все-таки возможной. Жара казалась чем-то живым. Она проникала в тело, просачивалась под кожу и уничтожала все воспоминания о том, что такое «прохлада». На мне были легкие одеяния из хлопка; на голову я накинул капюшон для защиты от песчаных бурь, а мое лицо было закрыто куском ткани, оставлявшим открытыми лишь глаза. К моменту описываемых событий Ли-Минь из ребенка превратилась уже в молодую женщину. Исчезли последние следы девической невинности, и теперь выражение ее лица часто бывало весьма серьезным, хотя иногда эта серьезность все же уступала место великолепно отрепетированной ухмылке. На ней были ее лучшие одеяния – с жарой она справлялась с помощью магии.

– Мы приближаемся к концу нашего путешествия, Ли-Минь, но, похоже, мы нисколько не приблизились к разгадке тайны этого бесконечного лета, – сказал я.

– Я не могу найти объяснения, учитель. Мне кажется, что-то поглощает пустыню, будто грани реальности начинают расплываться, как если смотришь куда-то вдаль во сне, – ответила она.

– Возможно, это океан огня и расплавленного камня, что простирается под нами.

– Или солнце, висящее над нами? – в ее голосе чувствовалось раздражение. – Ты не принимаешь мои слова всерьез, но я уверена – эту погоду нельзя объяснить естественными причинами. Когда я просматривала городские архивы…

– Немалый подвиг с учетом того, что тебе запрещено покидать Святилище Ишари.

Она смерила меня уничтожающим взглядом. – Я изучила все записи, связанные с погодой. В истории нет примеров настолько длительных периодов жары. А если она не прекратится, даже оазис Далгур может пересохнуть.

– С этим я спорить и не собираюсь.

– Но это еще не все, – сказала Ли-Минь. – В воздухе есть нечто, непохожее на все, что я ощущала раньше. Воздух должен быть прохладным, но это не так. Ветра должны стихнуть, но они не стихают.

– Возможно, ты ищешь объяснение тому, что нельзя объяснить? Мы, конечно, многое знаем и об этом мире, и о звездах, однако все это может быть настолько же естественным, насколько естественной была эпоха снега и льда. Ты моложе меня, и тайны вселенной все еще кажутся тебе чем-то новым.

– Если ты веришь в это, учитель, зачем мы здесь? – спросила она.

Я рассмеялся. – Твоя взяла.

Ли-Минь посмотрела на выраставший перед нами городок. – Наш мир полон великой магии. Вспомни Мертвые земли. Уничтожена целая страна… и можно ли с уверенностью утверждать, что начиналось все вовсе не с похожих катаклизмов? Прошло почти двадцать лет с тех пор, когда по этой самой земле ступали владыки Преисподней. Изендра рассказала мне о несостоявшемся вторжении. Возможно, оно все-таки состоится, и скоро.

– Иногда я задумываюсь, настолько ли ты жаждешь начертать собственную судьбу, что ради этого будешь готова разрушить наш мир, – промолвил я.

– Это моя судьба. И совсем скоро придет мой час, – ответила она.

Ли-Минь была в этом уверена, и Изендра поддерживала ее в этом убеждении. Девушка верила, что защитит мир от вторжения демонов Преисподней, как когда-то сделала ее бывшая наставница. Уверенность в этом она почерпнула из пророчества, найденного ей в одном из многочисленных томов в библиотеке. В пророчестве подробно описывались знамения, предвещавшие возвращение владык Преисподней. Изендра не раз пыталась убедить меня в истинности пророчества, однако я сохранял пессимизм, хотя и не забывал об опасностях, что оно предвещало.

У Ли-Минь было множество талантов, но лучше всего ей давалось чтение магии. Она была весьма проницательной девушкой и с легкостью могла разглядеть внутренние структуры заклинаний. Однажды я спросил у нее, каково это – видеть, как она. Ли-Минь описала мне невидимые нити магии, ауры тайной энергии, которые вихрями кружат вокруг магов во время произнесения заклинания, а также остаточные изображения, подобные зеленым и красным точкам, что вспыхивают в глазах после того, как посмотришь на солнце. Она могла понюхать магию, попробовать на вкус, видеть и осязать ее. И если бы Ли-Минь сказала мне, что бесконечное лето – дело рук некоего смертного или иных сил, я был бы склонен согласиться с ней, поскольку и сам считал так же. Однако я держал эти мысли при себе, ведь если это окажется правдой, то возникнет другой вопрос – что же все это значит.

Калдей располагался на протяженной плоской равнине, возвышавшейся над пустыней. За краем равнины, у основания отвесных уступов, и находился Лут-Баадур. Над городскими стенами можно было заметить ветряные мельницы, крылья которых неторопливо и обыденно вращались на ветру, однако многие из них были поломаны яростными потоками воздуха. Для защиты от палящего солнца на балки, торчащие из-под глиняных крыш, была натянута рваная выбеленная холстина. Это, впрочем, почти не помогало – жара не отпускала даже в тени. Почти все жители города закрывали лица тканью, подобно мне, и все, что я мог разглядеть, – их глаза, полные страха или безнадежности.

Город умирал.